точнее вылетала, как болид формулы один, душа старушки, и целую ночь вязала и штопала своё тело, и наутро снова выходила на путь молитвы и взывала сатане. И, в очередной раз, когда поступил звонок из квартиры номер семь по улице Шерлока Холмса девять три четверти в седьмой степени умноженный на три в минус девять, рука схватила меня через телефонную трубку за уши и поволокла в Лондон. Выйдя из телефона, взору предстала картина. Голая, морщинистая, похожая на моржа старушка танцевала около костра чунга-чангу, а рядом сидел мужчина с рогами, Сатана, никак иначе. Назвался Хеллбой. Красный-красный, словно только что вылупился из задницы какой-нибудь коровы или козлицы, или же, он любил купаться в томатном соусе. Затем, смахнув меня с пальца своего, Сатана размазал старушку об стену и сказал:

— Значит это ты?

— Кто я?

— Ублюдок, которым прожужжала мне все уши эта бабушка.

Я взглянул на умершую старушку, и сглотнул слюни; мама. Она же умерла еще за два года до моего рождения, откуда она тут? Потом из пола вылетела душа и начала вязать тело, сшивать ошмётки. Закончив дела со своим телом, старушка вытащила кольт магнум из чулков, и нажала на курок; только дым рассеялся, Сатана сжимал в зубах пулю, и, встав, вновь размазал старушку об землю. Никак по другому быть не может, но старушки они любят спорить, пока оппонент не сдастся, и посему, всегда вставала обратно, пока наконец не выработала иммунитет против ударов, и не стала неуязвимой.

— Окаянный! — кричала она, выплёвывая грязные носки, и обглоданные кости, крошки и кожуру из-под банана. Они вместе с Сатаной катались по полу и кусали друг другу уши, плечи и руки, затем встали, отряхнулись и обвенчались перед телевизором, через канал Спас под звон колоколов и умирающих младенцев.

Сейчас, мой батя Хеллбой, каждый вечер приходит ко мне в квартиру и устраивает дискотеку проституток, занимается с ними любовью, убивает, жарит, выпускает через мясорубку, затем старушка сшивает их, и уходят рука об руку обратно в Ад. Сатана вовсе не платит своим проститукам, а берёт рассрочку на моё имя, после чего, может месяц или два проходит, ко мне являются коллекторы и выпучивают глаза через стопы, между пальцами, вытягивают через рот язык, вяжут бантик и празднуют что-то, и уходят, взяв с меня обещание, что когда-нибудь… я так и не понял, что за обещание они тогда взяли, но на всякий случай начал хранить язык в сейфе. Когда меня спрашивали, почему молчу, я говорил всем, что убрал язык на хранение, и, чтобы отвлечь от отсутствия языка, рассказывал им новые сказки и легенды.

Где пропадала всё это время моя дочь, понятия не имею, но в один прекрасный день, когда проституток не было, и не нужно было убирать кровь с ковра щёткой и иголками, она явилась домой пьяной, и сказала, что она уже взрослая девочка и вправе сама решать, что ей делать, и когда.

— Мне уже шестьдесят один год, между прочим! — орала она. Так я и не спорил с ней, дал щетку и иголку, и сказал, что она сама может почистить ковер. Дочь почистила, ведь она сама сказала, что самостоятельная. Но, затем, поработав, наверняка в крохотной голове левый жёлудь ударился об правый жёлудь, образуя мозг, она всё время косо смотрела на меня, выходила из-за углов, из-под ковролина, из-под горшка с цветами, из носков в ванной, из щели на полу, из-под тетради и прищуривалась, пытаясь пристыдить меня. Я тотчас ударял её по макушке молотком, и она с час лежала выпучив глаза и вывалив язык на пол, на спине. Пока она не приходила в себя, крысы поедали её глаза и язык, а потом, узнав, что она живая, возвращали язык и глаза. Она, если долго-долго за ней наблюдать, пищит, как мышь, ест крошки, и ползает между стеной и обоями, и, услышав шум, прячется за трубами в туалете. А если ее вовремя не кормить, она даже ходит как человек, на цыпочках, сначала по полу, как в цирке, потом по стене, и тогда начинает ползти, сначала вот так: одна лапка тянет за собой другую, — но потом у нее появляются лапки, и туловище, и голова, она пытается встать, а когда у нее это получается, она ставит лапку на голову, и с минуту смотрит перед собой, на соседа по комнате, а затем опять падает на пол и лежит, лежит, и дышит тяжело, и медленно умирает, тогда я убиваю ее молотком по голове и выбрасываю, чтобы не мучилась. Так она и лежит до тех пор, пока её не купят кому-нибудь на обед.

— Скажи, моя радость, — спросит меня через месяц жена, чем ты занимаешься?

Я отвечу:

— Я убил её.

— Кого?!

— Крысу.

Жена не поверит, и мы обсудим это попозже. Или никогда. Не помню. Я потом снова убил Крысу, она долго пищала, бегала по потолку и царапала мне лицо; но уже у соседа, одну за другим, каждый день, я же наркоман, мне надо постоянно убивать.

***

Один койот выбросил из дома ковёр и у него замёрзли лапы. Но он пошёл к своему другу, куску мела, и они легли спать. И тут пришёл последний койот, укрылся за меловой спиной и снова стал тёплым. Койоты обнялись и сказали друг другу:

— Отныне мы будем спать вместе, потому что нам холодно спать на разных коврах.

Один из койотов, самый главный, жил на берегу океана. Он подвизался мыть кости акулам. Он говорил, что никогда не ест рыбы и не пьёт воды. Поэтому он выглядел солидно и мощно. Но акулы не боялись его. Он был похож на комара, который сидит и чешет свою задницу носиком. И акулы брезгливо морщились, когда он к ним приближался, но не трогали его.

Но тут по небу пролетела комета. Комета была похожа на уголёк, и она упала в океан и подожгла все кораллы. Кометы очень полезны. Эти вещества, которые помогут нам победить Черную Дыру.

Заснуть я не мог, потому, что думал о том, какие полезные вещества мне помогут в борьбе с Черной Дырой. Я подумал, что это я сам по себе очень полезный, поэтому мне поможет мой солнечный апельсиновый сок. Я